Автор UrusKhan
 
Натужно ревя мотором, старый Уазик карабкался по извилистой ленте горного серпантина. Где то там, внизу остались солнце и зеленеющие деревья, а сейчас машина словно кралась сквозь белесо-липкую массу тумана, окутывающую трассу. Говорить не хотелось, и пассажиры подремывали в трясучем теле старого геологического работяги. Сырые и холодные хлопья тумана просачивались сквозь щели, хриплый рев мотора порой срывался на какое-то отрывистое подвывание, глохнущее в этой плотной туманной массе, словно жалуясь людям на свою трудную судьбу. И от этого становилось еще неуютнее и тоскливее.
 
- Блин, вот же нашли время для командировки… Надо было ехать через месяц-полтора. – проворчал Володька, пытаясь плотнее закутаться в штормовку.
- Шух, куда ты задевал коньяк? Тоже мне, правоверный трезвенник. В такую сранную погоду, самое то.
- Шампанское по утрам пьют, сам знаешь кто… - ухмыльнулся Шухрат.
- Так-то шампанское, а то – коньяк.
 
Лязгнув всем своим железным нутром, Уазик резко клюнул носом и остановился. Сквозь шевелящуюся мглу тумана тревожно светили стоп-сигналы впереди стоящей машины.
- Что-то впереди случилось, - меланхолично и как то буднично сказал водитель, - видимо оползень на дороге. Обычно на подъеме на перевал не останавливаются. Ждем.
 
За сутки до этого мы прилетели из Ташкента в Душанбе, в Южно-Гиссарскую оползневую геологическую партию.
Мы – это два СНСа, старших научных сотрудника. Шухрат, лет пятидесяти, невысокий и худой, вечно мерзнущий, даже в теплую погоду одевавший теплое нижнее белье. Любящий поворчать и заядлый шахматист.
Володя, лет тридцати шести – тридцати восьми, весельчак и балагур, бабник, при этом обожавший и побаивавшийся супругу. Неистощимый на приколы и выдумки, чаще всего выбирая объектом для шуток Шухрата. На что тот обычно молчал и ухмылялся, лишь изредка делал зверское лицо и говорил, - Вов, пащёл ты нахрен.
Через три года Володи не стало. Нелепость… не выдержало сердце.
И я, двадцати пяти летний научный сотрудник, гидрогеолог - оползневик, «младшой» в компании.
 
- И долго будем стоять?
- Пока грейдеры дорогу не расчистят, смотря какой завал – ответил сопровождавший нас главный геолог партии, - можем и несколько часов простоять.
Я выбрался из Уазика и пошел вдоль стоявшей колонны. Сырость пробиралась сквозь брезент штормовки, туман смазывал очертания, метрах в полутора-двух вообще ничего не было видно.
Дойдя до головы колонны, я увидел очертания завалов из камней и грязи, сгребаемые к обочинам.
- Ну что тут, долго еще?
- Да почти все, сейчас поедем. Практически расчистили. Успеть бы, проскочить перевал, пока опять не завалило, - ответил кто-то из водителей.
 
Вернувшись в машину, я закурил.
- Дорога свободна, сейчас поедем.
- Может, попробуем вперед, а, Петрович? – спросил водитель главного геолога, - за ними плестись долго будем.
- Сколько там машин впереди? – обратился он ко мне.
- Тридцать, не меньше…
 
Скрежетнув передачей, Уазик медленно пополз вдоль колонны, сквозь туман и начавшийся снег.
- Так вот каждой весной, оползни на дорогах. Горы. Опасный перевал, а иначе нельзя, - как бы про себя сказал Петрович.
- На перевал почти поднялись, еще немного и вниз, в Кулябскую долину. Трудная дорога, с одной стороны обрыв, с другой – склоны… каждый год обязательно кто-то срывается…
Пробравшись к началу колонны, водитель тормознул, оценивая результаты оползня. Грейдеры отползли к обочине, открывая проезд.
- Теперь так и будут дежурить, не последний это, - сказал он, вновь врубая передачу, и Уазик двинулся через грязно-липкие остатки оползня.
- Эх, жизнь… все хочу уйти, да вот Петрович не отпускает, мол скучать будет. А у меня жена, четверо детей…
 
Монотонно гудел старый, потрескавшийся асфальт под колесами, петляя по склонам как змея, Уазик постоянно встряхивало на выбоинах, не давая расслабиться и задремать. Начавшие редеть клочья тумана, рвались за окнами, низкое серое небо изредка швыряло мелкий дождь в лобовое стекло.
 
Он возник внезапно. Склон впереди вспучился, бугрясь всей массой, на глазах превращаясь в нечто жидкое, рванувшись вниз, на свободу, отрываясь от некогда родной махины горы, на груди которой он лежал такие долгие годы. Выдавливая из себя глыбы еще твердой породы и камней, постепенно растекаясь и набирая скорость, и вот уже первые языки, словно жидкое тесто, плеснули на дорогу.
Уазик возмущенно заскрипел старыми костями, лязгнул шестеренками, затормозил, впиваясь шинами в асфальт, и все же налетел колесами на первые, еще слабые валы оползня, скользя в этом жидком месиве.
- Какого хера встал, - заорал Петрович, тряхнув водителя за плечо, снесет, блядь… гони…
- Не успеем, - прохрипел бледный водитель, - у меня дети…
 
Кто-то, кажется Шухрат, толкнул его
- Давай вперед. Откройте двери, если потянет – прыгайте.
Машина рванула вперед, выдираясь. Метров через сто остановились. Всех трясло, я пытался закурить, но никак не мог достать сигарету.
- Вов, где коньяк? Дай выпить…
 
Мы посмотрели назад. Оползень как будто сжался, пригнулся, и, потеряв наметившуюся жертву, упустив ее, растратил злость. Сбросив на полотно часть своей силы, он успокоился и вновь прилег на склоне, и лишь валы и трещины говорили – я еще опасен и могу опять показать свои силу и ярость…
Языки жидкой грязи, захлестнувшие дорогу, медленно опадали, растекались, уже не грозя разрушить все на своем пути, смести и увлечь, сковав все, что попадется.
 
Мы вновь тронулись вниз.
Минут через 10-15, навстречу из-за поворота вынырнула машина. ГАЗ-66, геологическая вахтовка.
- Как там трасса наверху? Что на перевале?
- Хреново, мужики, оползни… Туман и снег. Немного выше нас чуть не зацепило. Вроде пронесло, но склон «живой», если опять дождем подпитает – поползет. И выше завалило, почти на перевале, грейдеры работают. Может, подождете?
- Ничего, на нашем «вездеходе» проскочим, домой охота. Два месяца смену оттрубили.
- Ну, счастливо, удачи!
- И вам!
 
Через несколько дней мы узнали, что были последние за три дня, кто проскочил перевал по трассе.
А они так и не вернулись с вахты домой. Где то на склоне их все же подстерег оползень, унеся с собой. Взяв плату за тех, кого отпустил…